Заметки капельдинера: Я — Чайка

10 октября театр имени Луначарского открывает 108-й театральный сезон. Однако время обновлений наступает не только в сфере культуры, но и в медиа-пространстве Севастополя. ForPost-Афиша начинает открывать новые имена. Знакомьтесь, Марина Майстрова — студентка второго курса факультета журналистики СГУ. На протяжение года Марина работала капельдинером в театре имени Луначарского, поэтому о закулисной жизни знает не понаслышке. Именно эта очаровательная девушка с сегодняшнего будет отвечать за театральное направление на ForPost-Афиша.  Знакомимся с автором —  читаем прекрасную рецензию Марины на чеховскую «Чайку», которая состоится на сцене театра имени Луначарского уже 13 октября. 

Севастополь является поистине знаковым для чеховской «Чайки». Ведь именно сюда МХТ приехал с премьерным показом пьесы, на котором присутствовал сам автор. Театра им. А.В. Луначарского тогда еще и в помине не было, но место, где он расположился и, где сейчас вот уже на протяжении года идет хрупкая и нежная «Чайка» в постановке главного режиссера театра Григория Алексеевича Лифанова, как будто неслучайно. Театр расположен в самом сердце города, на набережной Севастополя. Неподалеку – артбухта, куда приходят катера с северной стороны. Со всех сторон слышны крики тех самых чаек, рефреном заставляющих вспоминать эту трагичную историю и бежать в театр, чтобы снова увидеть её.

Премьера постановки в Севастопольском академическом русском драматическом театре им. А.В.Луначарского состоялась 18 марта 2017 года. С тех пор я имела удовольствие наблюдать её ровно восемь раз – как символ бесконечной привязанности и родства с героями пьесы. Каждый просмотр открывал мне новые, неизведанные стороны сей истории. Примечательно также то, что в декабре 2017 года луначарцы возили «Чайку» и в северную столицу. Но, обо всем по порядку.

После того как прозвенел третий звонок, артисты, занятые в первой картине, выходят на сцену. Открывается занавес. Звучит «El vals de la marionetas». Перед нами возвышение, уходящее вдаль. По бокам – фонари, меняющие свой цвет в зависимости от происходящего. Справа на переднем плане – старый рояль, в глубине сцены – лодка, в ней Яков. Слева – бочка с водой. Посередине – скамейка и стулья, спуск в оркестровую яму. Сцена обита деревянными дощечками цвета слоновой кости (из таких же досок вся мебель). Во втором действии (в четвертом по пьесе) добавится свисающая сверху имитация витражных окон.

Начинается спектакль. Маша, в исполнении Марии Кондратенко, вся в черном и Сорин — Сергей Санаев — в домашнем халате репетируют спектакль с Треплевым. Он нервничает, потому что все его мысли заняты Заречной – в исполнении Валентины Огданской — которая никак не появится.

Важно заметить, что исполнителей ролей Треплева, Тригорина, Полины Андреевны, Дорна и Медведенко два состава. Они кардинально отличаются друг от друга, поэтому можно сказать, что это две абсолютно разные истории, сходные по форме, но разные по содержанию.

Итак, Треплев нервничает по поводу долгого отсутствия Нины. Константин Гаврилович в исполнении Евгения Овсянникова точен и холоден. Мы видим человека уверенного, четко понимающего тот факт, что театру нужны «новые формы». А кумиры публики, такие как его мать и беллетрист Тригорин, всего-навсего «рутинеры» и «скряги». Он дичится и открыто сторонится Маши, которой, даже искренне того желая, не может сочувствовать. Ее общество осатанело ему, скрыть этого ему не удается. Он равнодушен к своей матери, хотя упрекает ее в равнодушии к нему самому. В финальной сцене, перед нажатием курка, его фраза: «это может огорчить маму» несет в себе не страх за нее, а, скорее, стыд за себя. Он ругает себя за то, что не смог избавиться от своей привязанности к Нине, хотя сам высмеивал мать за то, что она «носится со своим беллетристом».

Константин Гаврилович в исполнении Петра Котрова – это нежный мальчик, будто раньше времени начавший горевать из-за потери матери. Ведь он и вправду ее потерял. Ирина Николаевна, в роли которой всегда точно и безукоризненно исполняющая её Татьяна Бурнакина — не замечает его, насмехается над его творчеством (как Тригорин насмехался над Ниной), отталкивает его. Сцена, предшествующая их ссоре с матерью, когда она меняет Косте повязку, наверное, самая трогательная в спектакле с Треплевым-Котровым. «Я люблю тебя так же нежно и беззаветно, как в детстве» — говорит он. В этих словах заключено всё его сердце. Он будто говорит: «прости меня, как и я тебя прощаю, у меня больше никого нет, не бросай меня!».

По отношению к Маше Треплев-Котров тоже иной. Он не отталкивает её грубо, даже в сцене, где повышает на нее голос. Внутри он отвечает ей её же словами к Медведенко: «Ваша любовь трогает меня, но я не могу отвечать взаимностью».

У Треплева-Овсянникова преобладает техника, у Треплева-Котрова – своя внутренняя история, перекликающаяся со сценической.

Ещё два абсолютно разных, но не менее интересных образов – это образы Полины Андреевны в исполнении Ирины Демидкиной и Татьяны Скуридиной. С первым появлением той или иной актрисы на сцене чувствуется настроение, которое они создают, и которое продержится до конца спектакля. Полина Андреевна в исполнении Ирины Демидкиной – крайне сентиментальна и ранима. Она до сих пор влюблена во врача Дорна, она стыдится этого, но не может скрыть. То, как она пытается высмеять саму себя в сцене с букетом цветов – затрагивает до глубины души, которая так и хочет разразиться слезами в такт с героиней. Ей нестерпимо больно видеть свою дочь, переживающую такую же несчастную судьбу.

В Полине Андреевне актрисы Скуридиной есть некая холодность, строгость и трезвость. Она не вызывает такого же чувства сопереживания. Татьяна рисует образ сильной женщины, понимающей свое щекотливое положение, на которое она просто махнула рукой. «Наше время уходит» — это фраза-девиз не покидает ее до конца спектакля. Она ухватилась за нее, как утопающий за внезапно попавшуюся по руку корягу и не желает отпустить. Ей все равно на мнение окружающих, она итак прожила всю жизнь, скрываясь за образом примерной жены, и теперь, на старости лет, ей это больше ни к чему.

Касаемо жанра конкретно данного спектакля, то судя по всему, режиссер немного отошел от авторской трактовки жанра пьесы как «комедии». «Чайка» Лифанова – драма. А то и трагедия. Здесь и внешность персонажей: Маша с её белым, прозрачным лицом, которое слилось с потоками слез и разучилось выражать какие-либо эмоции; наряды героев в черно-сине-белых тонах, отражающее чайку, взмывающую над потоком волн, которые поглатывают ее, унося в «темный», неизведанный мир – всё отображает трагичность истории. Если Маша от начала и до конца ходит в черном, ведь ее судьбу угадать несложно с первых минут спектакля, то Нина напротив, сначала предстает в белом воздушном платье, похожая на чайку. Она готова разогнаться и взмахнуть в небо своих грёз и мечтаний. А в конце она появляется в темно-синем платье с ярко-раскрашенным лицом, будто фрик, в которого она превратилась из-за своих же грёз…