«Театр должен давать зрителю хорошую пощёчину», — Дмитрий Кириченко
До 11 класса о его романе с театром не могло идти и речи. Он считал, что театр – это невыносимо скучно. Всё изменилось в 2005 году. Стрелой «театрального Амура», что угодила прямиком в сердце, стал спектакль «Подруга жизни» с Людмилой Кара-Гяур. Пройдёт 10 лет, и он с головой уйдёт в театральную критику, вступит в Союз театральных деятелей и будет носить почётное звание – луначарец. Он начнёт водить экскурсии по театру, запустит проект читок современной драмы «Третья сцена» и будет сожалеть, что именно репетиции читки лишили его возможности в 39-й раз посмотреть «Фабричную девчонку». Знакомьтесь, театровед, кандидат филологических наук, Дмитрий Кириченко. Сегодня он уверен, что театр должен зрителя «бить по лицу». Почему – выяснял ForPost-Афиша.
— Дмитрий, формат театральных читок – довольно новая форма общения со зрителем. Как возникла идея испробовать её в Севастополе?
— Первое моё знакомство с театральными читками состоялось во Львове, в 2013 году, на фестивале современной драматургии «Драма.ua. Спасём драму». Там было несколько лабораторий – лаборатория критиков, лаборатория драматургов и лаборатория актёров. Помимо спектаклей проводились и публичные читки пьес. Я до этого вообще не знал о таком явлении в мире театра. Тогда лишь только представлял, что такое читка на процессе подготовки спектакля. Шёл на читку с некой опаской. Но затем увидел, что актёры просто читают текст с минимумом атрибутов и при этом всё время остаются статичны. Мне показалось это интересным, а в конце прошлого года руководство нашего театра вышло с инициативой проводить читки в театре Луначарского. Я естественно откликнулся. Непосредственно мне и было это предложение, потому что знали, что я на тот момент защитился по творчеству Мартина МакДонаха. И я стал пытаться это делать.
— Наверное, не сразу всё получалось…
— Да, безусловно. Я столкнулся с рядом проблем. Было непонятно, насколько этот новый формат будет востребован и принят зрителем. Тексты, согласитесь, не самые привычные и они кардинально отличаются от того, что показывают на основной сцене нашего театра. Вторая трудность была в том, что актёры не понимали, что от них хотят. Они апеллировали к названию нашего театра, к статусу «академический» и считали, что в академическом театре такого формата быть не может. А это ошибочное мнение, потому что во многих академических театрах нашей страны читки проходят давно.
Третья проблема касалась формы. Просто так выйти прочитать текст – мне это показалось не интересным. Делать полноценный эскиз не даёт лимит времени и занятость актёров. И мы выбрали такой формат, как театрализованная читка. Мы и читаем, и в то же время у нас расставлены некоторые мизансцены. При помощи костюмов и каких-то действий на сцене мы направляем воображение зрителя в нужное русло.
— От чего отталкивались, когда выбирали пьесы для читок? Был акцент на менее известные имена широкой публике? Или брали тех драматургов, которые кричали о дне сегодняшнем?
— В первую очередь для меня была важна тематика. Однажды меня спросили, понимаю ли я свою ответственность перед теми людьми, которым хочу открыть мир новой драмы. Более чем. Более безответственно было бы умалчивать многие проблемы, о которых театр сегодня почему-то не говорит. Например, я как зритель хочу найти ответ на вопрос, что делать, если в семье кто-то неизлечимо болен? Где театр? Как он отвечает на этот вопрос? Никак. Что делать, если в семье царит ненависть друг к другу и всё находится на грани убийства одного человека другим? Как избежать подобной ситуации? Также меня волнуют проблемы эвтаназии, этика клонирования, межрасовые проблемы, межнациональные. Совершенно разные вопросы – о них театр не говорит, а должен.
Меня укоряют в том, что я не беру пьесы наших отечественных драматургов. Мне их пьесы нравятся, но это или совсем чернуха, или очень простой язык. С точки зрения языка, зарубежные пьесы написаны куда глубже. Так как я филолог по образованию, мне это интереснее. Так что в приоритете, конечно, проблематика пьесы, а потом уже авторы. А вообще, интересно получилось. В этом году у нас состоялось знакомство с драматургами разных стран: англичанин Мартин МакДонах («Королева красоты»), француз Пьер Нотт («Две дамочки в сторону севера»), австрийка Петра Вюлленвебер («Временно недоступен») и поляк Тадеуш Ружевич («Старая женщина высиживает»).
— Как вы считаете, наш севастопольский зритель, привыкший к академическому театру, готов сегодня воспринимать такой новый формат общения?
— Одна моя коллега сделала мне комплимент, что мои читки помогают понять некоторые наши новые спектакли, перенастроить себя, сместить угол зрения. Именно благодаря читкам люди приходят на ту же «Чайку» и смотрят ее по-другому. Публику, конечно, мы растим этим проектом.
— Современная драматургия обширна. Но почему Вы берете именно пьесы, оказывающие эффект шоковой терапии?
— Потому что я, наверное, руководствуюсь постулатами «театра, бьющего в лицо». Он возник в Англии в 90-х годах. Мартин Макдонах, Марк Равенхилл и Сара Кейн были его основоположниками и захотели вывести зрителя из зоны комфорта. Того же добиваюсь и я. Помню свои ощущения зрителя театра. Я впервые пришел в наш театр в 13 лет и попал на спектакли «Подруга жизни», «Кармен», и «Дом Бернарды Альбы», которые меня просто вынули из зоны комфорта. Я считаю, что театр должен заставлять задуматься. Человек должен выходить из театра с вопросом и постоянно думать.
Для меня в этом смысле очень показательным был спектакль «Чайка» Юрия Бутусова. Это культовый режиссер нашего времени. Постановка идет 5 часов, четыре действия. Я две недели думал, что у меня мозг перевернулся, не мог понять, что со мной происходит, не мог написать, что увидел на сцене. Это было настолько сильное воздействие. Я считаю, театр должен давать зрителю сильную пощёчину. Нельзя просто прийти отдохнуть в театр, категорически нельзя. Театр должен быть интересен и массовому зрителю — 99 процентам, которые не углубляются, и 1 проценту, который насмотрен, начитан, настроен открывать что-то новое.
— Какова судьба тех пьес, которые были представлены в рамках проекта? Станут ли они полноценными спектаклями?
— Я считаю так – полноценными спектаклями они стать не обязаны, но если появится какая-то постановка на большой сцене по современной пьесе, то это будет хорошо. Грубо говоря, мы пока настраиваем ухо зрителя. Я вспоминаю один наш спектакль, который мне безумно нравился, но он был крайне недооценен в нашем городе – «Всё в саду». Если бы сейчас он вышел еще раз, то уже была бы другая реакция. Это театр абсурда, но зритель тогда был не готов. Если появится подобный спектакль, то этому поспособствуют именно наши читки.
— Ваш проект называется «Третья сцена». Подразумевается ли, что какие-то читки превратятся в спектакли, которые будут показаны на третьей экспериментальной сцене после реконструкции театра?
— Безусловно. В рамках Третьей сцены у нас будет очень много проектов и читка станет как мероприятие, которое будет вписано в афишу. Ну а что-то будет идти какими-то эскизами, спектаклями. Да, мы нарабатываем сейчас публику на новую площадку. Кто тяготеет к академическому театру, пожалуйста – у нас на основной сцене идёт потрясающая классика, но это другое – туда придет свой зритель. Третья сцена – это ещё и сцена, которая вобрала в себя какие-то актерские умения и режиссерские наработки двух сцен – основной и малой – и покажет то лучшее и то новое, что наработано по стране и по миру.
— А чем репетиция обычного спектакля отличается от репетиционного процесса читки?
— Театральная читка более приближена к реалиям современного мира, к его темпу. Приходишь на Островского и слышишь потрясающий текст, наслаждаешься костюмами, тем, как говорят актеры, но темпоритм отличается от реалий сегодняшней жизни. А читка сама по себе очень быстрая, всё стремительно меняется, зрителю не дают даже выдохнуть. И репетируем мы быстро, потому что находимся в сжатых условиях из-за работы театра. Мы садимся, читаем пьесу, быстро разбираем, о чём. Мы не придумываем историю персонажа. Когда актеры играют в других спектаклях, им обязательно нужно, чтобы был какой-то шлейф за их героем.
Они придумывают себе какие-то биографии. Некоторые актеры от меня этого требовали. Но нам за автора не надо ничего придумывать. Вот написано, что было до, что после – не наше дело. Мы делаем какие-то наметки, но не углубляемся. Надо просто слушать зал и импровизировать. Мне в этом плане очень нравится метод в Школе современной пьесы Иосифа Райхельгауза. У него есть такие спектакли, где актёры отталкиваются от пьесы, но всё делают в реалиях сегодняшнего дня – что показали по телевизору, какая ситуация в стране. Это совершенно иной формат существования на сцене. После читки пьесы «Старая женщина высиживает», некоторые мне говорили, что актёры раскрылись совершенно по иному.
— Кстати, о «Старой женщине». Я заметил, что на этой читке актеры отрывались от текста и временами казалось, что смотришь полноценный спектакль. Артисты даже пытались осваивать сценическое пространство, чего не было в первой читке — «Королеве красоты» Мартина МакДонаха. Третья сцена ищет новые формы или формат читок многогранен?
— Всё, на самом деле, зависит от текста. Бывает текст очень насыщенный, как у МакДонаха – просто достаточно взять и читать с минимумом мизансцен. Не зря его называют Чеховым 21 столетия. Что касается Ружевича, то его просто так прочитать нельзя. Нужно делать какие-то подсказки, брать какие-то элементы, визуализировать. Плюс ко всему, всё зависит от актеров. Какие-то артисты очень категоричны – мол, мы только будем читать, не хотим ничего показывать. А какие-то актеры идут на эксперименты и готовы импровизировать. Это вовсе не эволюция. Это не значит, что на следующей читке мы будем уже полноценно играть. Свои правила диктуют текст, актеры и сроки. Очень много факторов. Задумываешь одно, видишь другое, зрители видят третье.
— Почему обратились к теме абсурда? И почему выбор пал на всеми забытую пьесу? Ведь она ставилась всего несколько раз и зритель её не принял. Неужели Вы настолько верите в нашего севастопольского зрителя?
— Я просто очень люблю работать со сложными текстами. «Старая женщина высиживает» – самый сложный из всех четырёх текстов, представленных на читках в этом году. Я очень легко и спонтанно взял этот текст в работу, не задумываясь. Я видел постановки этой пьесы, они мне очень понравились, но хотелось сделать по-другому. Этот текст был взят, потому что он современен, ведь мир сейчас стоит на пороге войны. Таких женщин, как наша героиня, мы встречаем довольно часто, и они нам кажутся какими-то чудачками.
Я однажды увидел, как на остановке сидит какая-то женщина и говорит сама с собой. Нам, конечно, проще от таких людей отодвинуться и посмеяться над ними. Мы ведь никогда не спросим, что у них случилось, чем мы можем помочь. И я хотел показать одну вот такую «старую женщину», которая, как может показаться по началу, несет какой-то бред. Но если вслушаться – она говорит об очень серьезных вещах. Она хочет защитить этот мир, который может быть на грани исчезновения. Я не могу сказать, что читка была неудачной. Было, на удивление, очень много хороших отзывов.
— Не думали взять для читок совсем свежие пьесы – последних 4-5 лет?
— У меня в столе лежат такие пьесы. Но я понимаю, что не все эти пьесы в нашем городе можно прочитать. Не все люди захотят углубляться. Я очень боюсь неправильных оценок со стороны публики и зрителей. Не хочу, чтобы это нанесло некий вред имиджу театра, потому что у нас основная направленность – классика. Постепенно я буду, конечно, углублять нашего зрителя. Вы видите, что градус у нас повышается и «Старую женщину» я бы вначале никогда не взял. Но я уже могу сказать, что те читки, которые запланированы на 2019 год, более серьезные по проблематике – они будут «бить по лицу». У нас большая ошибка — мы недооцениваем своего зрителя. Мы почему-то постоянно решаем за зрителя, что он примет, а что нет. А это, как мне кажется, неправильно.
— Какие темы будете поднимать в следующих читках?
— Моя принципиальная позиция – прочитать пьесу «Путешествие Алисы в Швейцарию», о проблеме эвтаназии. Мне очень важно услышать мнение людей по этому вопросу. В нашей стране эвтаназия запрещена, но показать страну, где это разрешено – не криминально. Так как я работаю с детьми, мне также хочется продолжить тему подростков, поднятую в пьесе «Временно недоступен». Мне хочется поговорить о проблемах травли в школах и к чему это в итоге приводит. Это будут ещё и углубления в семейные проблемы. Но всё-таки один раз пойду на поводу у публики – сделаю русскую смешную комедию к 8 марта. Пусть люди посмеются, но, в основном, в следующем году будут серьезные пьесы. Это для меня принципиально.
— Сегодня театр Луначарского проводит со зрителем капитальную работу. Всегда ли так было?
— Да что вы! До 2015 года, когда в театр пришёл Григорий Алексеевич Лифанов, об этом и речи не шло. Ты приходишь на спектакль, смотришь, а через 10 минут после поклона должен покинуть театр. Это была вся работа со зрителем. Три раза в год по случаю выхода спектакля давали пресс-конференции. Какие там мероприятия? А сейчас более 20 различных мероприятий, связанных с новыми формами работы со зрителем.
В театрах близлежащих городов, к сожалению, такое направление не очень развито. Коллеги выступают с инициативой, но их обрезают на корню. Некоторые директора и главные режиссёры до сих пор исповедуют принцип «Театр – это только показ спектакля». Не должно быть ни экскурсий по театру, ни читок. Вот говорят, «золотой век» театра Луначарского был при Владимире Петрове. Возможно так и было, я эту эпоху не застал. Но мой «золотой век» театра начался с 2015 года, при Григории Лифанове. Мне театр стал безумно интересен.
— А было разве когда-то иначе?
— Было. В наш театр я в первый раз пришел в 2005 году, в 11 классе. До этого времени театр не любил. Думал, что театр — это так скучно. До этого я только смотрел три спектакля – «Курочка Ряба» в ТЮЗе, «Собор Парижской Богоматери» в театре Флота и что-то еще видел в театре Танца. Уже не помню. И тут мне посоветовали пойти на «Подругу жизни» с Людмилой Каря-Гяур. Я не хотел – думал, зачем мучиться 2,5 часа? Но всё-таки решил пойти. И вот открывается занавес, выходит актриса и начинает говорить на языке моей семьи, моих соседей. И после этого всё закружилось-понеслось. Так начался мой роман с театром.
— Я смотрю, этот роман теперь переходит в новую стадию. Вы уже сами принимаете участие в читках.
— На последней читке выходил на сцену из-за производственной необходимости. Актеры были крайне заняты. Как-то выдался один единственный день, когда собрались все, и я ради читки не пошел впервые за три года на свой самый любимый спектакль «Фабричная девчонка», который никогда не пропускаю. Представляете, какая жертва? Посмотреть 38 «Фабричных девчонок» и не пойти на 39-ю!
— Теперь главное не пропустить 40-ю. Дмитрий, спасибо Вам большое за интересную беседу. С наступающими праздниками!
Арсений Веденин
Фото Татьяны Миронюк
