Театр начинается с дрожи: как звучит «Чайка» после полуночи
Севастопольский журналист Татьяна Ерёменко побывала в театре Луначарского на спектакле «Чайка». Вечер после просмотра постановки был предрешён — дома раскалённые эмоции рвались наружу. Татьяна, конечно, поделилась со своими подписчиками впечатлениями от увиденного. ForPost-Афиша просто не мог пройти мимо этих ночных, невероятно красивых откровений глубокого и благодарного зрителя.
«Если театр не выводит нас из состояния равновесия, то равновесие теряет вечер, проведенный в театре».
(Питер Брук)
Театр начинается с дрожи, с взволнованного нестабильного состояния, с оголенных как проводки нервов, с погруженности в себя и необходимости пережить в одиночку только что произошедшее на сцене. Он начинается с резонанса, когда внутри что-то находит отклик, преломляется и исходит ответной волной — энергией, эмоциями, аплодисментами. Мой вектор к театру Луначарского начинается с этого спектакля.
Все зависит от точки зрения смотрящего: чего он ждет, на что обращает внимание, что запоминает.
Я видела руки. Пальцы оглаживающие, ласкающие, готовые впиться ногтями в кожу и пронзить мышцы, чтобы удержать свою собственность, свой уникальный аксессуар.
Видела тянущиеся к чужой руке подушечки пальцев, хрупкие, робкие, трепетные, боящиеся прикоснуться, но желающие обхватить и не отпускать чужую ладонь. Пальцы дрожащие, впивающиеся в стеклянную тару, чтобы через миг сделать её пустой, как то, что внутри, затем вновь наполнить и так по кругу. Пальцы, настолько пристрастившиеся к карандашу, что не выпустят его, даже если рухнет мир.
Чехов звучит не словами. Зачастую его героям нужен текст не ради передачи смысла, а чтобы заполнить атмосферу вокруг себя. Вот и актеры — говорят жестами, взглядами, состоянием больше, чем репликами. Здесь улавливается все: кто за кем следит, как реагирует, куда движется, чего ждет, чего не получает, а что уже попросту не способен получить.
Аркадина — так боится уйти в тень, что режет глаза смотрящим на свет. Треплев — пишет, чтобы найти себе место, но не находит. Заречная — летела на славу, а уткнулась в вольфрамовую нить. Маша — черный лебедь в мутном озере. Тригорин — отказавшийся от себя свидетель событий, было больно, когда его ломали.
Театр — это максимальное здесь и сейчас. Это правда, показанная через ложь. Потому что вне театра так часто ложь, выдаваемая за правду.
Спасибо артистам за то прочувствованное, что вложили в свои роли. Спасибо режиссеру за трактовку.
Ночь. Первый час. Мысли роятся, эмоции дотлевают. Что найду в пепле — не знаю. Надеюсь, птицу-феникса — то, что даст сил переродиться, чему помогает каждый затронувший душу спектакль.
Фото Татьяны Миронюк
89 Всего просмотров